6
«Я был солдатом бандитской войны»
Молодой спортсмен в 1990-х стал телохранителем криминального авторитета. Как ему удалось порвать с преступным миром и почему он отправился на СВО?
Когда молодой сибирский парень Сергей Толстоухов в начале 1990-х вернулся из армии, он перепробовал разные занятия, но так и не смог найти работу по душе. Но вскоре судьба свела его с людьми, которые оценили крепкого спортсмена с боевой подготовкой и предложили ему стать телохранителем главного криминального авторитета Иркутска. О бандитских войнах, покушениях, выживании в СИЗО и искуплении на СВО Сергей Толстоухов рассказал «Ленте.ру».
Я родился в 1973 году в поселке Усть-Уда Иркутской области. Мать работала в аптеке, отец был зампредседателя исполкома, окончил высшую партийную школу в Новосибирске. Однако воспитанием моим в основном занималась бабушка, она работала главным бухгалтером в леспромхозе.
Большая часть моего детства прошла в Иркутской области. В юности я был очень высокий, худой и кудрявый — за это ровесники меня поначалу колотили, а я просто не мог ударить их в ответ. Меня побили раз, три, пять — и тут пришел конец моему терпению.
Я записался на самбо и там быстро научился давать жесткий отпор. Помню, как-то меня разозлили до такой степени, что потом даже физрук в школе боялся ко мне подойти. Это была своего рода точка отсчета.
Я понял: если ты слабый, то всегда будешь внизу пищевой цепочки
Когда мне было 16 лет, родители развелись, и я с матерью и младшим братом переехал на Украину.
Правда, пробыл я там всего около двух лет. Дело в том, что в Киеве мать съехалась с сожителем, а у меня возник с ним конфликт: как-то я увидел, что он бьет головой об стол моего брата за невыполненное задание по математике. Я, конечно, вступился — хорошенько щелкнул отчиму. Но после этого мать выгнала меня из дома, и больше я к ней не возвращался — уехал обратно в Сибирь и стал готовиться к армии.
С юных лет я хотел служить в воздушно-десантных войсках, но знал, что попасть туда очень трудно, поэтому заранее стал тренироваться — по семь-восемь часов занимался спортом и закалялся. А как только мне исполнилось 18 лет, пришел в военкомат и сказал, где хочу служить.
У меня спросили: «Что ты умеешь?» Я молча отжался 50 раз. Больше вопросов ко мне не было
В ВДВ меня в итоге не взяли, но я попал в спецназ ГРУ. У нас была хорошая огневая и спортивная подготовка, пять-шесть километров с тяжелым рюкзаком я пробегал каждое утро в качестве разминки. А вскоре начались и командировки — в основном мы стояли на блокпостах, охраняли и сопровождали колонны в Нагорном Карабахе и Нальчике. Но и пострелять пришлось.
В 1989 году в Нагорном Карабахе мы передвигались в составе колонны, и на головную машину напали боевики — резко раздались выстрелы. Как правило, в этот момент ничего особо не понимаешь, не успеваешь реагировать. Осознание, что мы попали под огонь противника, пришло не сразу. Начался бой: мы стали стрелять в ответ. В тот день погиб мой сослуживец — я впервые потерял близкого человека.
В 1991 году я вернулся из армии, устроился работать в пожарную часть и вскоре стал командиром караула. Потом работал в налоговой инспекции, вырос до руководителя отдела и параллельно получил образование бухгалтера-экономиста.
Но работать там долго я не собирался — мне хотелось попасть в силовые структуры
Для этого в 1997 году я получил первый разряд по рукопашному бою и понес свои документы в СОБР, ОМОН и отдел физической защиты налоговой полиции. Но, честно говоря, всего этого мне было мало, хотелось чего-то более крутого. И через знакомого деда — а он был, на минуточку, генерал-полковником КГБ СССР, соратником Юрия Андропова — у меня появилась возможность попасть в Федеральную службу безопасности.
Отбор туда в то время занимал примерно год и три месяца. А на дворе уже стояла другая реальность: в стране был хаос, инфляция, голод.
Я не знал, что будет дальше, и денег у меня не было совсем — зарплаты хватало буквально на картошку и хлеб. Тогда я решил: пока жду ответ из ФСБ, пойду подрабатывать охранником.
И вот в 1998 году я прихожу в первое попавшееся охранное агентство «ГРОМ», а оно, как оказалось, охраняет иркутского положенца (представителя воров в законе — прим. «Ленты.ру») Павла Киселева — смотрящего за городом по кличке Кисель. Тот увидел, какой фрукт ему попался, и, как сейчас помню, дал мне 200 долларов и взял с меня слово, что я остаюсь у него.
А через два дня мне позвонили из управления ФСБ и сказали, что я принят на работу
Когда я отказался от этого места, мне все сказали, что я дурак. Да, конечно, был дураком, но молодым. Я же дал Киселеву слово и просто не мог взять его обратно — это было не по-пацански. Вот так я и оказался в личной охране Киселя.
Кисель был человеком довольно хватким, хладнокровным, циничным и дерзким. Он очень умело манипулировал людьми и получал от них то, что ему было нужно, — в общем, был продуктом своего времени. Киселеву платили дань многие бизнесмены, а он давал им в долг, — там крутились огромные деньги. Не вернуть их означало погибнуть.
Помню, как-то Киселев начинал бизнес, связанный с нефтью. Предприниматель взял у него деньги на раскрутку, а когда раскрутился — перестал отдавать положенную долю. Все решилось просто и быстро: его без раздумий застрелили. Кисель вообще очень щепетильно относился к своему авторитету.
Ему было нужно, чтобы его боялись, он хотел внушать страх и уважение, поэтому все вопросы решал жестко
В то время между криминальными авторитетами постоянно шла борьба за сферы влияния — неудивительно, что Киселев всегда и везде ездил с телохранителями. Мы были с ним круглосуточно, причем без всяких сменщиков. Впрочем, я с самого начала знал, что придется несладко. Но время было голодное: вот — улица, вот — правила. Или выживай, или умри, — и ты выживаешь.
А бывало и так, что если не убьешь ты — убьют тебя. Это были законы волчьей жизни, очень серьезные и жесткие. Работая на Киселя, мы постоянно жили на нервах: дежурили ночами у его дома, а мимо постоянно проезжали какие-то машины и пытались тебя расстрелять то из автоматов, то из гранатометов.
Мы были на пределе и знали, что жизнь каждого из нас может оборваться в любой момент: ты мог утром с человеком встречаться и говорить о делах, а вечером услышать по радио, что его нашли мертвым в канаве. Но по молодости это все ощущается иначе, именно себя ты считаешь бессмертным.
Думаешь, что будешь жить вечно, что никто тебя не убьет и в тюрьму не посадит
К сожалению, на деле все было иначе. При этом никаких миллионов мы не нажили — нам так и платили по 200 долларов в месяц. Я и другие охранники были лишь солдатами той бандитской войны — большие деньги на ней делали наши «генералы».
Помимо охраны, Киселев частенько привлекал меня помочь по всяким его делам. Это были постоянные встречи и разборки, решение конфликтных вопросов. Конечно, ничего хорошего мы не делали: либо все отбирали, либо делили, либо наказывали — часто за дело, просто это все делалось без суда и следствия. Должен деньги — значит, отдай. Виноват — рассчитайся.
Но самое неприятное — это когда бандиты начинали друг с друга сдирать шкуру, друг у друга забирать квартиры, автомобили. И это стало одной из причин того, что на Киселева начались покушения. День 18 мая 1998 года я помню, как сегодня. Тогда Кисель со своим товарищем играл в большой теннис.
Я стоял на улице и обратил внимание на проезжавшую тонированную «девятку» — сразу понял: в этот день что-то должно произойти. Чутье не подвело. После игры мы повезли Киселева домой. Я вышел первым из машины и направился в один из секторов — мне надо было его закрыть. Другой сектор занял напарник.
И тут раздались выстрелы. Напарник, видимо, растерялся — не понял, откуда и из чего стреляют
А я уже знал: по нам вели огонь из пистолетов-пулеметов. Это оказались чешские «Скорпионы». Я отстрелялся на слух, закрыл собой Киселева и завел его в подъезд. Нам повезло: у стрелявшего или сдали нервы, или он не ожидал, что мы будем стрелять в ответ, но он забрал очередь немного выше — и пули ушли вверх.
Вообще, тот период, 1998 год, не назовешь хорошим. Только я пережил покушение на Киселя, как впервые в жизни попал в СИЗО. В июне у нас произошел конфликт с одним коммерсантом, он должен был нам денег. Но вместо того, чтобы заплатить, обратился за защитой к конкурирующей группировке. Тогда я поехал на нейтральную территорию с ним на разговор — слово за слово, он попытался меня ударить, на что я хорошенько приложил его.
Оказалось, кроме прочего, что его родственником был прокурор, так что меня быстро поймали, обвинили в хулиганстве и посадили в СИЗО. Там я пробыл два месяца, после чего дело просто закрыли — не судили даже. А потом почти сразу на Киселева совершили новое покушение.
Нас попытались взорвать при помощи мины МОН-50, заложенной около столба под металлическую коробку
Но и тут нам повезло: человек, который нажал на кнопку, сделал это на полсекунды раньше. Взрыв — и передней части машины нет, ноги торчат, только руль остался в руках. До сих пор, кстати, в Иркутске остались следы от этого взрыва. Только каким-то чудом никто не погиб.
А под конец года, в декабре, ко мне домой ворвались силовики, было жесткое задержание и обыски. В доме ничего не нашли, но меня все равно закрыли в камеру. На этот раз арестовали и Киселева, и попали мы конкретно.
Нас обвинили в бандитизме, убийстве бизнесмена, вымогательстве, хранении оружия, взрыве дома и еще в нескольких эпизодах — все уже и не припомню
Следующие три года я провел СИЗО — сидел с бывшими сотрудниками силовых структур, «красными» (заключенными, которые пошли на сотрудничество с администрацией) и «черными» (ворами в законе). Больше, конечно, с последними — в Иркутске было очень сильно воровское движение.
Киселев же большую часть этого времени находился в Праге, где его задержал Интерпол. Ему там было хорошо — я знаю, как он сидел. А мне приходилось выживать — все в СИЗО у нас сводилось к этому.
Там я увидел, на что люди готовы ради лишнего куска хлеба или сахара
Помню, я попал в пресс-хату, где передо мной положили лист с признательными показаниями и стали угрожать изнасилованием. Я на это просто попросил нож — говорю, давайте я лучше прямо здесь все закончу.
Центральным прессовщиком, мне повезло, оказался ветеран Афгана. Мы поговорили о службе, он почитал мне свои стихи, и меня отправили в камеру — уже другую, где разработка велась более технично. Там нужно было постоянно быть начеку: вот так пьешь чай с человеком, вы о чем-то говорите, а как только расслабляешься — он тебе вопрос: «А из гранатомета стрелять умеешь?». Здесь важно не наболтать лишнего.
Но это была лишь половина беды. Оперативники решили лишить Киселя его авторитета в преступном мире, чтобы быстрее с ним покончить после депортации в Россию. Для этого они затеяли оперативную игру и через свои связи в преступном мире объявили Киселева и всех его подельников, в том числе и меня, негодяями. Дошло до того, что воры написали «прогон» (послание) о том, что нас надо зарезать. Таким образом, мы лишились воровского прикрытия — стали чужими среди своих.
Помню, прихожу в новую камеру, называю свое имя, говорю, что я с Киселевым, а мне в ответ: «Ну мы тебя убьем»
С тех пор нормально спать я уже не мог: когда засыпаешь, тебя могли просто придушить струной или веревкой и изнасиловать. Потом ты считался бы опущенным, сидел возле параши, и твой социальный статус по понятиям был бы ниже низшего.
Вот и приходилось сутками не спать. В таком напряге я жил полтора года, пока Киселева не привезли в Иркутск, где он начал как-то решить эти вопросы. В итоге вор в законе Джем (лидер дальневосточного ОПС «Общак» Евгений Васин) пустил опровергающий «прогон», после него Киселева восстановили в авторитете, ну и нас вместе с ним.
На фоне такой реабилитации я заблатовал — стал неотъемлемой частью воровской идеи. За это меня постоянно посылали в карцер, в том числе «через матрас» — это когда через 15 суток в карцере тебя выпускают в обычную камеру, дают там сутки и возвращают опять на 15 суток в карцер. В общей сложности я там провел 75 суток. За это время у меня появились мои личные крысы, одну из них я назвал Анфисой.
Меня закрывали в маленький бокс метр на метр, не давали ни матраса, ни личных вещей, приходилось спать на голом бетоне
Часов с семи вечера вылезали крысы. Одна спала у меня на животе, другая — на голове, и ты их не прогонял, потому что они уже становились частью тебя, они тебя просто грели.
В четырех стенах изолятора отчетливо понимаешь, что самое ценное — это жизнь и свобода. Вот ты хватаешь запах весны с улицы — ты ее не видишь, ты просто ее чувствуешь, — и на душе наступает такая тоска, что ужас, конечно. Поэтому я всегда говорил сокамерникам: мы отрезаны от мира, нас нет в том мире, к которому мы привыкли.
Мы существовали в параллельной реальности, и выживем мы в ней или нет — зависело только от нас. Все ресурсы приходилось направлять на то, чтобы выжить и выйти на свободу. Например, зимой нередко, бывало, так, что в камере ты находился при открытом окне в минус 40.
Две-три недели могли кормить одной баландой, в которой плавали два капустных листа и глаз рыбы. Выживай как хочешь
У меня лично в приоритете всегда были дисциплина, чистоплотность и литература — это спасало. Тем более на свидания ко мне никто не приезжал, семья не помогала, да я и не обращался. Как-то, еще в самом начале, мать написала мне письмо, в котором прямо сказала: вытаскивать меня из очередной передряги она не будет. Поэтому все проблемы я решал сам и ни на кого не рассчитывал.
Так прошло три года. В 2002 году нас всех оправдали — просто не доказали нашу причастность к вменяемым преступлениям. Я вышел на свободу с осознанием того, что нам с Киселевым теперь не по пути: я прекрасно видел, как он использует людей и к чему это приводит. Там было только два варианта — быстрая смерть или тюрьма. И если смерти как таковой я не боялся, то в тюрьму мне больше не хотелось. Страшно подумать, но я мог отправиться в колонию лет на 20 или вообще на пожизненное.
Потому я стал понемногу отдаляться от Киселя — где-то еще помогал, что-то делал, но начал постепенно отходить от дел. Открыл свое коллекторское агентство. Впрочем, в вопросах своего бизнеса я действовал не менее жестко, чем в работе на Киселева. У меня был порядок: если, например, человек провинился или был пойман пьяным, он мог получить по лицу. Меня боялись, о нас — людях Киселева — все знали, мы стали легендами.
Наш оправдательный приговор сработал как реклама: во всех центральных изданиях писали, что банда Киселя опять на свободе
Соответственно, куда бы ты ни заходил, тебя узнавали. Это упрощало решение многих вопросов. Например, ко мне обратилось предприятие «Амурметалл» и отдало мне 247 миллионов рублей долгов с дисконтом в 20 процентов, — так 43 предприятия в Иркутске оказались моими должниками.
Причем деньги они отдавали очень легко. Звонишь, говоришь: «Ребята, верните по-хорошему» — и тебе все отдают. Если денег у них не было — хорошо, забирали стройматериалами или квартирами. Я стал жить на широкую ногу: позволял себе неделю пожить в Иркутске, другую — в Бангкоке, вернуться и еще раз слетать.
Потом предприятия стали банкротиться, и тогда я забирал технику, «КамАЗы» и прочее за копейки. А следом занялся лесопереработкой: срубил лес — получил 100 тысяч рублей, хорошие деньги по тем временам. Все как-то завертелось. Но в 2003 году при очередном покушении Киселева убили.
С ним погибли люди, которых я хорошо знал, мои бывшие коллеги, а меня как будто бог отвел
Мне пришлось уйти в подполье на полгода — это была перестраховка, потому что я тогда не понимал, чем все это закончится. Как-то люди, которые расправились с Киселевым, пригласили меня на встречу.
Я приехал один, без оружия, выхожу из машины и вижу, что они во льду уже сделали прорубь, чтобы меня там утопить. Им было интересно на меня посмотреть — узнать, собираюсь ли я мстить за Киселева. Я тогда сказал, что отношения к этому не имею, что я в стороне и занимаюсь своим бизнесом. На том и разошлись.
В 2013 году меня снова задержали. Ночью мне позвонил знакомый и попросил совета: что ему делать с человеком, с которым у него конфликт. Я тогда предполагал, что все закончится убийством, и измерял риски: понимал, что если я сейчас поеду на их встречу и не успею до развязки, то стану соучастником.
Поэтому во время звонка я прямо сказал: свои проблемы решайте сами. Все произошло так, как я и думал. Человек был убит, моего знакомого задержали, а в ходе следствия он решил переложить часть вины на меня.
Так я опять оказался в СИЗО, где провел полгода. И, честно говоря, этот раз оказался самым тяжелым
На момент задержания я уже занимался легальной деятельностью: у меня было свое коллекторское агентство, я был бизнесменом, сотрудничал с банками по вопросам безопасности, мне платили хорошие деньги, а сам я ходил в костюме, носил часы за миллион рублей и много путешествовал — в общем, чувствовал себя очень комфортно. И тут опять за решетку.
В итоге мне вменили статью о недоносительстве, а потом амнистировали. Юридически я ни разу не судим, но в процессе борьбы за свободу я очень хорошо изучил Уголовный кодекс, гражданское право и знаю обратную сторону Луны — то есть жизнь улицы. И я думал, где можно это все применить. Тогда и пришла идея заняться защитой интересов тех, кто слабее и кому нужна помощь и поддержка. Так в 2021 году появился мой проект «Большой брат».
В основном к нам обращаются люди, у которых по беспределу пытаются все отобрать. Тем, кто это делает, мы доходчиво объясняем, не нарушая закона, что поступать так не надо, где-то в судебном порядке разбираемся. Впервые в жизни я стал получать огромное моральное удовлетворение от своей работы.
Получается, теперь я защищаю людей, иногда даже спасаю
Например, недавно удалось решить вопрос с мужчиной, который избивал бывшую сожительницу — просто преследовал ее, нападал, душил в подъезде, камнями выбивал стекла в квартире. 78 раз она вызывала полицию, но результата это никакого не давало. В итоге успокоили его мы.
А еще совесть — она ведь никуда не уходит, она всегда рядом и постоянно тебе говорит: «Ты живешь неправильно». Я же все это прекрасно понимал, отдавал отчет в своих действиях. Конечно, любой человек, который совершает преступление, действует против совести, всегда понимает, что он неправ. Но он всегда находит себе массу оправданий, и эти оправдания его утешают до поры до времени.
И только когда играешь на светлой стороне, ты чувствуешь себя гармонично
Я спокойно занимался правозащитой до тех пор, пока в 2022 году не началась военная операция на Украине. Эти события не были далеки от меня — я два года учился в украинской школе, на пятерки сдавал украинскую литературу и язык, понимал их менталитет и уже тогда видел моменты, связанные с национализмом.
Поэтому в 2022 году я стал смотреть программы, читать литературу — изучать, как преподносят события с обеих сторон, и очень болезненно все это переживал. Очевидный вывод со временем пришел сам собой: я же мечтал быть военным, и мне надо искупить свою вину перед обществом, — время пришло. У меня было твердое понимание, что мое присутствие там необходимо.
Прежде чем заключить контракт и уйти добровольцем, я интенсивно готовился: сбрасывал вес, ночевал в лесу. Никому из родных ничего не сказал и в марте 2024 года уехал в подразделение «Родня», которое входит в состав первого добровольческого корпуса и курируется Захаром Прилепиным.
За месяц я прошел на полигоне штурмовую подготовку и подготовку в расчете боевых установок
Сейчас все бои ведутся на колесах, нет стационарных позиций, наоборот — чем чаще ты перемещаешься, тем лучше для тебя. Мы ставили боевую установку на «Урал», получали от командира разведки и командира артиллерии разрешение на работу, а затем выдвигались на позиции.
Отрабатывали по квадрату осколочно-фугасными снарядами — и вовремя сваливали. Если мы не управлялись за три минуты, нас, как правило, накрывала либо артиллерия противника, либо дрон «Баба-яга» с шестью минами.
Вообще, у противника очень много дронов. Ты до прямого столкновения с ним можешь и не дойти — в основном по тебе работают «птички» и минометы. То есть ты, такой брутальный и крутой мужик, можешь просто сдохнуть от какого-нибудь очкарика, который, пилотируя дрон, скидывает на тебя ВОГ-17.
Мы участвовали в боях под Соледаром и Часовым Яром. В первых числах мая нас, помню, бросили на одну из точек под Часовым Яром. Нам надо было пройти восемь километров и взять эту точку.
Сложность была в том, что территория противника, по которой нам предстояло пройти, была пристреляна
Нам обещали прикрытие: самолеты и артиллерию. Но в моменте, как это бывает, все пошло не по плану. По нам начали отрабатывать «птички» с ВОГ-17 и минометы, и в какой-то момент ранило нашего паренька.
Потом низко подошел еще один дрон — он бы ударил по нескольким нашим пацанам, если бы тот раненый не отвлек его на себя. Вечная память герою. Это был очень сложный штурм, но точку мы взяли.
Но окончательно я осознал, что там происходит, когда наши товарищи попали в плен. Следующие 24 часа украинцы с телефонов наших ребят отправляли нам голосовые сообщения с криками и стонами пленных — им отрезали пальцы на руках и ногах под нацистские лозунги. Вот тогда я окончательно понял, что правда только на нашей стороне.
Я всегда считал, что мужчина не может прожить жизнь и не побывать в бою — и сейчас нахожу этому очередное подтверждение
Все, что у меня было во время армейской службы, — детский сад по сравнению с тем, с чем я тут столкнулся. Я получил такой стимул к развитию, к образованию, к новым проектам! После стольких лет я наконец проснулся и начал жить.